Читатель моих воспоминаний, верно, успел забыть их имена, но я-то помнила: одну звали Кларисса Демби, другую Клара Саттон.

Прекрасно одетый джентльмен, должно быть супруг одной из этих дам, расположился стоя на месте возницы.

В ту же минуту, когда я узнала их, они меня также заметили и зашептались, поглядывая в мою сторону. Затем Клара Саттон, встав на переднюю скамью, сказала что-то на ухо джентльмену, тот обернулся, внимательно оглядел меня и приказал кучеру отъехать и остановиться подальше.

Возница тотчас повиновался, коляска удалилась, и место рядом с ними опустело.

Сэр Гарри не заметил происшедшего: он как раз был поглощен созерцанием лошадей, которых вывели, демонстрируя публике. Обернувшись в мою сторону, он увидел, что по моим щекам катятся крупные слезы. Мне уже так давно не случалось плакать, что я отвыкла от слез. Оскорбление, только что нанесенное мне, заставило меня понять, что мои горести еще далеко не все в прошлом.

Сэр Гарри в самом деле любил меня. Он стал весьма настойчиво выспрашивать, в чем причина моего горя. Я отговаривалась, скрывая ее сколько могла, но наконец, уступив его просьбам, указала на опустевшее место, оставленное уехавшей коляской.

Сначала он ничего не понял и я была принуждена объяснить, что здесь случилось. Он пожелал узнать, кто были эти особы, оскорбившие меня. Я рассказала ему, что это мои бывшие соученицы по пансиону, которые, узнав меня и догадавшись, в каком качестве я могла оказаться в карете лорда Фезерсона, сочли для себя постыдным мое соседство.

— Нет, этого быть не может! — вскричал сэр Гарри, бледнея.

— Увы, — отвечала я, — тем не менее, это так.

— Мы это сейчас увидим, — сказал он.

Он сел на место кучера и, взяв вожжи из его рук, сам направил коней туда, где стояла коляска с двумя дамами, так что мы снова оказались рядом.

Но едва лишь мы там остановились, как по приказанию господина, сопровождавшего этих дам, их экипаж вновь тронулся с места.

Теперь бледность сэра Гарри стала смертельной. Он достал из кармана записную книжку, вырвал листок, написал карандашом несколько слов и, подозвав слугу, приказал:

— Передайте это лорду Кембервеллу.

Я не сомневалась, что те несколько слов, которые он написал, были не чем иным, как вызовом на поединок, и стала умолять сэра Гарри не отсылать записки.

— Моя дорогая Эмма, — возразил он, — будьте добры не вмешиваться в это дело — здесь оскорбили не вас, а меня.

Он произнес это с такой твердостью, что я поняла: настаивать бесполезно.

Пять минут спустя лакей возвратился с ответом.

— Прекрасно, — обронил сэр Гарри, прочтя записку.

И тут же спрятал бумажку в карман жилета.

Я стала просить его оставить бега и отвезти меня домой.

— После первых трех заездов, дорогая, — отвечал он. — Я держал пари на две тысячи гиней с лордом Гринвиллом и не хотел бы уехать, не узнав, выиграл я или проиграл.

Мне такая причина его отказа показалась сомнительной, и действительно, после окончания первого заезда он тотчас меня покинул и направился к беговой дорожке, но лишь затем, чтобы переговорить с двумя своими друзьями — кстати, одним из них был сэр Джордж. Переговорив с ними о чем-то, он возвратился ко мне с улыбающимся, хотя все еще несколько бледным лицом.

— Ну вот, — сказал он, — в первом заезде я выиграл; это вы приносите мне удачу, милая Эмма.

И он снова занял свое место подле меня.

Во втором заезде сэр Гарри проиграл, но в третьем опять выиграл — то есть в конечном счете победа осталась за ним.

Между первым и третьим заездами его друзья в свою очередь подошли к нему, и они опять о чем-то торопливо посовещались между собою.

Как только окончился третий заезд, сэр Гарри дал приказ возвратиться в Лондон.

Когда наша карета проезжала мимо коляски лорда Кембервелла, оба джентльмена приветствовали друг друга с самой изысканной учтивостью и улыбкой на губах.

Я вернулась в Лондон с тяжестью на сердце.

Вечером явились два секунданта сэра Гарри: джентльмены заперлись втроем и более часа вели переговоры.

Когда посетители откланялись, я пыталась расспросить сэра Гарри о смысле происходящего, но он отказался дать мне какие-либо объяснения.

Около девяти вечера лорд Гринвилл прислал ему сумму выигранного пари — две тысячи гиней, как и говорил мне сэр Гарри.

— Что ж, — сказал он мне, — раз я держал пари от вашего имени, выигранное по праву принадлежит вам.

И он высыпал деньги в ящик моего туалетного столика.

Я едва расслышала, что он мне сказал: меня слишком занимала его ссора с лордом Кембервеллом.

В час ночи сэр Гарри удалился в свою комнату, оставив меня одну. Я понимала, что ему нужно побыть в одиночестве и хорошенько выспаться, если завтра его ожидает дуэль. Ну а я решила, что этой ночью не сомкну глаз.

Уходя, сэр Гарри запер дверь, соединяющую две наши комнаты; поднявшись, я подкралась к этой двери и стала глядеть в замочную скважину. Он сидел у своего секретера и что-то писал.

Лицо его было несколько бледно, однако дышало великолепным спокойствием.

Я легла в постель.

Ночь тянулась бесконечно, и я слышала, как бой часов снова и снова отмечает время. Около шести утра, сраженная усталостью, я сама не заметила, как уснула.

Когда я проснулась, день был в разгаре. Хотя мой сон был беспокойным, все же вышло, что я проспала целых три часа. Я спрыгнула с кровати и бросилась в комнату сэра Гарри. Комната была пуста.

Я набросила пеньюар, позвонила и, когда явился слуга, стала его расспрашивать.

Он сказал, что его господин велел подать экипаж без четверти семь утра. Ровно в семь за ним зашли два его секунданта и все трое уехали вместе.

Сомнения больше не оставалось: сэр Гарри отправился драться.

Более двух часов я ждала известий, снедаемая страшной тревогой. Около одиннадцати я услышала шум колес подъезжающей кареты. Бросившись к окну, я увидела сэра Гарри, выходившего из кареты вместе с обоими друзьями. Вскрикнув от радости, я кинулась к нему навстречу — бегом по лестнице.

Они стрелялись на пистолетах; его противник был ранен в бедро, а он возвратился целым и невредимым.

Дуэль наделала много шума в светском обществе Лондона, причем молва представила обстоятельства поединка в самом неблагоприятном для меня свете. Говорили, будто это я подстрекала сэра Гарри догнать отъехавшую коляску, тогда как я, напротив, зная, что не дождусь ничего, кроме нового оскорбления, отдала бы все на свете, чтобы сэр Гарри этого не делал.

Все время, пока продолжалась болезнь лорда Кембервелла, сэр Гарри каждый день посылал справиться о его самочувствии.